Сознание метусала вынырнуло из вязкой плещущейся темноты в пугающе-сюрреалистичной обстановке – негатив низкого грозового неба в крупную чёрно-белую клетку над головой с периодически ветвящимися сполохами молний, в которое врастали разнокалиберные закрученные мини-торнадо; такая же скалистая двуцветная палитра расстилающейся пепельной равнины вокруг с мелкой колючей порослью кустарника и гробовое, давящее безмолвие... ужасная, карикатурная пародия на привычный, обыденный мир. Чтобы прогнать этот морок, девушка крепко зажмурилась, повторяя про себя, что это всего лишь сон, кошмарный сон... Но очередной взгляд отнюдь не развеял наваждения, напротив, к описанной картине добавилось ещё кое-что – прямо перед Линн, на неровной поверхности тусклой земли, появилась массивная ограненная каменная плита, похожая более на алтарь, с вонзенным в расщелину грубым металлическим лезвием, над которой в позе застывших статуй склонились два смутных, словно сотканных из тумана силуэта. Абсолютно угольно-чёрный и абсолютно снежно-белый, касающиеся пальцами обеих ладоней не несущих отпечатка своеобразия лиц друг друга. Камаэль инстинктивно отшатнулась, закусив нижнюю губу – слишком всё это походило на фальшивую, топорную декорацию к какому-то чудовищному театральному действу...
И пока метусала размышляла, её предположения на глазах подтверждались – оба двуцветных мима сперва с трудом и еле заметно, а затем окрепнув в движениях зашевелились и заизвивались, не отнимая рук и наполняя беззвучное пространство вокруг на многие сотни и тысячи миль свистящим шипением двух ирреальных голосов, в котором с трудом можно было разобрать шёпот.
- ТЫ... всё ещё... пытаешься удержать меня?.. Тебе никогда... этого не удавалось... не удастся и на этот раз... всё, что ты могла... это лишь прервать и отсрочить... но не остановить... не остановить...
- Я... буду пытаться... пока смогу... вечность за вечностью... от рождения до заката... очередной эпохи... пока ещё чувствую эти пальцы... я смогу... смогу...
- ТЫ... всего лишь жалкая... бледная тень... посмотри на себя... на чём основывается... твоя ничтожная вера?.. На милосердии... на страстолюбии... на этих низменных... слабых и глупых...
- Чем ТЫ... отличаешься от меня?.. ТЫ такая же... всего лишь силуэт... из безвременья... твоя природа... идентична моей... с разницей в цвете... и твои обвинения... пустые слова... ты боишься меня... просто боишься моей веры... поэтому и пытаешься... заронить сомнения... мне жаль.. ТЕБЯ...
- ТЫ... пожалеешь об этих... словах... раз так... зачем я ещё трачу... свои силы... на тебя?.. ТЫ... пережиток... моего забытого существования... не пора ли... наконец... отказаться от тебя?..
С этими словами тёмный силуэт потянулся к обточенному вековыми ветрами, застрявшему в камне осколку металла, который легко выдернул и всё в той же согбенной позе медленно, словно преодолевая давление толщи воды, замахнулся. Линн зачарованно наблюдала, как острие приближается к не выражающему ничего белому лицу, как прорывает гладкую поверхность словно папиросную бумагу, оставляя кривой рассеченный след, как края этой раны выворачиваются наружу, выпуская чернильные щупальца вязкой, студенистой мглы, которая через пару мгновений заволокла всё вокруг и плотно опутала камаэль, стискивая грудь и забирая дыхание, надавливая на глазные яблоки и неспешно забираясь меж раскрытых в судорожном крике губ...
Ещё плохо осознавая, что же именно ЭТО было и где она находится, Линн с метающимися под веками белками встрепенулась над койкой и выбросила перед собой сжатые кулаки, словно желая оттолкнуть липкие объятия кошмара. Спустя несколько томительных секунд пришло понимание, что пробудивший её истошный панический вопль принадлежит её собственному голосу, в левой окостеневшей ладони крепко стиснуто что-то продолговатое, а лицо выпачкано какой-то густой стекающей жидкостью. С трудом выдираясь из остатков сна, девушка заторможенно перевела ещё пока бессмысленный лиловый взгляд на занимающий пальцы предмет – это оказалась потёртая рукоять, из которой вырастала короткая обломанная перекладина-гарда и распускался стальной язык старого лезвия, острие которого было окрашено чем-то тёмным. Метусала вспомнила об этом простеньком кинжале, который выдавали каждому новичку для первого испытания и который Линн таскала на дне своего мешка, сохраняя как память о первой пойманной душе – слабой, жалкой, животной душонке глупого большеголового гремлина, никак не желавшего выпускать из лап таинственный синий самоцвет... Тонкую пелену воспоминаний, которая заволокла разум камаэль, разрушила одинокая багряная капля, соскользнувшая с щеки и разбившаяся крохотным алым озерцом на потускневшем металле. Непонимающе Линн дотронулась до лица и тут же отдернула кисть – прикосновение отдалось во всей правой его половине искристой, вспыхнувшей болью. Страшась осознания и ещё убеждая себя в том, что этого не может быть, просто не может быть, метусала лихорадочно отыскала карманное зеркальце...
Вдоль лба через бровь и веко до правой скулы зияла рассеченная рана с рваными краями.
Спустя ещё пару часов на пристань торговой столицы Эльморадена сошла с борта безымянного торгового судна юная метусала камаэль, чьё лицо было наполовину скрыто длинной распущенной кремовой прядью, а в потухших лиловых глазах застыл немой страх.
Её звали Аэрлинн.